Произошло все десять лет назад,
Тогда я мал был, не до того мне было.
Сейчас свожу вас в этот самый ад,
Отсчета место – там сейчас могила…
Приятный солнечный денек,
Все начиналось как обычно,
Проснулся и обратно лег,
Мне это было так привычно.
Под одеялом хорошо,
Вставать уж больно не охота,
- ну, пять минут, бабуль еще,
И снова вдруг взяла зевота…
Открыл глаза – услышал крик,
Узнал я голос злой старушки,
Поднялся я и страх в тот миг,
Наполнил разум мой и руки…
А бабка эта что ревела,
Я слышал, ведьмою была,
Семь мужиков раз одолела,
Имела при себе орла.
Ходили слухи что старуха,
С приходом ночи что-то пьет,
И на горе идет пируха,
Что там, мол, шабаш та ведет.
Так вот, я подошел к окну,
За ним стояла тьма народу.
Наставив вилы на одну
Кричал мужик с опухшей мордой:
«Да что ж ты вздумала, родная,
Что, места мало на горе?
Ишь что удумала, дурная,
Мозг будешь пудрить детворе?
На фокусы твои не клюнут,
Довольно, хватит уж терпеть.»
И вилы продолжают сунуть,
Не долго так и умереть.
И то что в миг спустя случилось…
На вечно я запомнил миг…
В грудь вилы мужика вцепились,
Услышал снова этот крик.
Старая стоять стояла,
Но покраснел в груди металл.
Огонь лизал, играло пламя,
Вокруг народ паниковал.
А пламя становилось больше,
И охватило мужика.
Никто не видел бабку больше,
И не оставила следа.
Потом все стихло, все забылось,
Мужчину положили в гроб.
И только мне старуха снилась,
Во сне я видел сена сноп.
Прошло с тех пор уж лет не мало,
Я, то, что было позабыл.
Но часть меня покой искало,
В душе я неспокоен был.
Однажды я гулял по полю,
Присел на сено отдохнуть.
Я встал и тут на мою долю,
Смердящий пес закрыл мне путь.
В глаза глядел мои он смело,
А я их робко отводил,
Схватил меня, гад, за колено,
В ответ по шее получил.
Доковылял домой хромая,
Я рану тряпкой завязал.
Был удивлен, когда снимая,
В том месте шрам я увидал.
Он был похож на букву «л»
И вспомнилась в тот час колдунья,
Глядел и медленно бледнел,
Ушел я с головой в раздумья.
Я помню, дед мне говорил,
Про гору, «лысой» называл,
От туда часто кто-то выл,
И он частенько подвывал.
Мой деда был не чистой крови,
Короче, оборотнем был,
Но все же, вопреки он воли,
Не пил он кровь, а только выл.
Рассказывал, на лысой горке,
Колдуньи, в ночь, когда луна
Светила круглая в потемках,
Старуха топала одна
На горку эту, к ней другие
Приходили, вместе все
Заклинанья говорили,
Духов звали бабки те.
Дед мой в ночь, на полнолунье,
Становился сам не свой,
Убегал туда с колдуньей,
Слыхали многие тот вой.
Но я решил, вернее будет,
И я на гору не пойду.
И поддержали меня люди,
Но пожалел я в ночь же ту…
На утро я проснулся рано,
Пошел поел, сел на крыльцо.
Вокруг все было как-то странно,
Соседа белое лицо…
Присел он рядом, закурил.
- чего сидишь, ты новость слышал?
И он мне долго говорил,
А я из тела чуть не вышел.
«ночью этой, ровно в два,
Соседка, та что жила слева,
Ребенка родила, едва,
Была убита вспышкой с неба.
Раздался гром, на небе чисто,
И тут вдруг молния в окно.
В мгновения она убита,
А вот ребенку хоть бы что».
И я решил покончить с этим,
Рюкзак в дорогу я собрал.
Путь на гору я наметил,
Далеко мой путь лежал.
Уж день я шел, второй, четвертый.
Провизия на нет сошла.
Я плелся, не живой, не мертвый.
В тупик тропинка привела.
Стоял я на пороге дома,
Передо мною дед лежит.
Пытался разбудить седого,
Но тот лежит, храпит и спит.
Зашел я в дом, внутри все чисто,
А в бочке квас стоит в углу,
Испил я малость, повернулся быстро,
Стоит тот дед, и трепет бороду.
«чего тебе, на что приперся?
Отнюдь я не люблю гостей!
Я видел, как сюда ты плелся,
Прощу, коль скажешь новостей!»
Я перед лешим извинился,
И рассказал, зачем я здесь,
Тот на меня вдруг покосился,
Сказал: на печку парень лезь.
Ты встанешь с первыми лучами,
Пойдешь дорогою своей,
Люблю трепать я все же языками,
Забыл, когда я принимал гостей…
Проснулся, лишь поднялось солнце,
А дед по-прежнему лежал.
Вдруг пригляделся я к его бородке,
Свои он ноги ею замотал.
При свете дня я разглядел его –
Заросшая морщинистая морда.
А борода – длиннее самого,
Конец лежит у самого, у входа.
Тихонько квасом я наполнил флягу,
Закрыл не слышно за собою дверь.
Бороды отсек, на нее в ночи прилягу,
Должно быть мне будет тепло теперь.
И вновь отправился в дорогу,
Не долгим оставался путь.
Но что-то вдруг вцепилось в мою ногу,
И начал медленно в болоте я тонуть.
Кричал что было сил моих, все громче,
Никто на помощь не спешил.
Глаза увидел где-то волчьи,
Но снова дед пришел и волка он отшил…
Кричит: кидай что, вытяну тебя я.
А что кидать-то? Нету ничего…
И тут же, цвет лица меняя,
Вспомнил я про бороду его.
Я вытащил ее, и кинул деду,
Глаза тот на меня вдруг полупил.
Про нашу вспомнил он вчерашнюю беседу,
Он вытащил, а после мне твердил:
Не знаешь, парень, с кем сейчас связался!
Я леший правый, я хозяин тут!
Мало того что здесь ты оказался…
Уходи, иль волки в миг тебя сожрут.
Ярость глаз меня тогда пугала,
Летел оттуда, помню со всех ног.
В поле одинокая сосна стояла,
К ней подбежал я, и под нею лег.
Сидел под деревом, глядел я в чисто небо.
Орел парил там где-то в небесах.
Гора стояла рядом, помню, слева.
Я знал, старуху скорый ждет уж крах.
Но тут на небе вдруг сгустились тучи.
Раздался гром и начал ветер выть.
Не сильно дружелюбно били сучья,
Орел ко мне по небу начал плыть.
И когти птицы в волосы вцепились,
И рвать та начала куски с меня.
Болело все, и капли крови лились,
Один с ней на один: орел и я.
Но тут схватил орла я вдруг за шею,
Прижал к земле и начал я душить.
И одержал победу я над ею.
И часть меня спокойно стала жить.
На небе тучи в миг тогда пропали.
Светило солнце, все было хорошо.
Лишь в поле я и птица та лежали,
Последний раз увидел волшебство.
Орел, что был уже при смерти,
Вдруг начал дергаться и перья выкидать.
Я отбежал, уж вы то мне поверьте,
Совсем уж скоро стала бабка там лежать.
Спустя неделю, шрам мой рассосался
Да зажила моя уж голова.
Младенец тот по улице скитался,
Историю вся знала детвора…